Основная статья: История Москвы
История
Середина XIV века: село Хвостовское
В середине XIV века территория позднейшего «Болота», видимо, еще не была застроена. Тут находился «луг великий за рекою», занимая большую площадь в современном Замоскворечье. О нём великие князья говорят особо в своих духовных грамотах, отмечая тем самым его немалое экономическое значение. Луг отделял посад и Кремль от села Хвостовского, находившегося в районе позднейших Хвостовых переулков в Замоскворечье. Это село принадлежало знатному боярину и тысяцкому Алексею Петровичу Хвосту[1].
Во второй половине XIV века поселение в Заречье сильно распространилось[1].
1365: Первое упоминание Заречья
Летописные источники и актовые материалы рисуют нам Москву XIV–XV веков как большой городской центр Руси, уступающий только Новгороду и, может быть, Пскову. В собственно Залесской земле, под которой наши источники понимают в основном междуречье Волги и Оки с примыкающими областями, Москва была в эти столетия, несомненно, крупнейшим городом. Московское население в 1382 году до нашествия Тохтамыша оценивается в 20-30 тысяч человек. Для сравнения в 1350 году проживало:
- в Пекине - 400 тыс жителей,
- в Каире - 350 тыс,
- в Париже - 215-300 тыс,
- в Милане - 200 тыс,
- в Салониках - 100-150 тыс,
- в Дели - 125 тыс,
- в Сарае (столице Золотой Орды) - 120 тыс,
- в Лондоне - 25–50 тыс,
- в Риме - 15 тыс[2].
Первое упоминание Заречья (более древнее название Замоскворечья) в летописи датируется 1365 годом. Симеоновская летопись повествует:
«В лето 6373 (1365) бысть пожар на Москве, загореся церковь Всех святых и оттого погоре весь город Москва и посад и кремль, и загородье, и заречье. Бяше бо было варно в то время, и засуха велика и зной, еще же к тому встала буря велика ветреная, за десять дворов метало головни, и бревна с огнем кидаше буря…»
Из этой летописной записи следует, что уже в XIV веке Москва была разделена на четыре части – Кремль, посад, или Великий посад (современный Китай-город), Загородье (Занеглименье – территория за рекой Неглинной) и Заречье.
Первые поселения в Замосквоеречье возникли вдоль берега реки и сухопутных магистралей, которые вели в другие большие города. Долгое время эта часть Москвы являлась всего лишь предместьем столицы. На месте теперешних улиц Большая Якиманка и Большая Полянка проходили первые дороги в Замоскворечье. Они начинались в одной точке – месте, где была единственная переправа через Москву-реку (на месте современного Большого Каменного моста). Цифровизация здравоохранения в России: драйверы и тренды рынка, крупнейшие ИТ-поставщики. Обзор TAdviser и Zdrav.Expert 
Город рос в основном к востоку от Кремля (Китай-город). Это обуславливало появление новых переправ и, следовательно, новых магистралей в Заречье – будущих улиц Большая Ордынка, Пятницкая и Новокузнецкая. Такое «перемещение» стало одним из основополагающих факторов развития системы улиц и переулков в Замоскворечье[3].
По Замоскворечью проходила дорога в Орду, направление которой определяется современной Ордынкой. Нигде в Москве не чувствуется такой сильный татарский элемент в топографических названиях, как в Замоскворечье.
В 1365 году Заречье было небольшим выселком у самого берега Москвы-реки, служившим в том числе и оборонительным пунктом, оберегавшим Кремль от набегов врагов. Заселение этой местности началось намного раньше упоминаемой в летописи даты[3].
1415: Возможное существование монастыря Иоанна Предтечи
В конце XIV – начале XV века в Заречье возможно существовал монастырь Иоанна Предтечи под Бором, располагавшийся на месте современного храма Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором в районе ул.Пятницкой. Подробнее о трудностях точного определения наличия монастыря в этом месте здесь.
Духовные грамоты князя Василия I (не позднее 1425 года) показывают, как была еще ограничена городская территория. Село Хвостово в Замоскворечье стояло за городом[1].
1451: Освобождение от налогов после нашествия татар
Средневековый обычай ремесленников селиться отдельными кварталами (по-русски – слободами) был широко распространен на Руси и в Западной Европе.
Каждая сотня составляла особую организацию во главе с сотским, или сотником. Точно известно, что позже в XVII столетии эта должность была выборной, вероятнее всего так было и в более раннее время. К сотне «тянули» находившиеся в ней черные люди. Слово «тянуть» имело многообразное значение – принадлежать к тому или иному обществу, платить вместе с ним повинности, быть подсудным и т.д. Черные люди платили налоги и повинности со своих дворов, как это можно видеть из одной статьи договора Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским: если кто купил земли черных людей после 1359 года, кто может их выкупить, пусть выкупит, а не может выкупить, пусть те земли «потянут» к черным людям. А кто не захочет «тянуть», то пусть откажется от земель, а земли перейдут черным людям даром. Такое постановление имеет общий характер и относится не только к городским черным людям, но касается их в первую очередь[1].
Отказ «тянуть» податями и повинностями вместе с черными людьми наносил ущерб тяглецам черных сотен, которые платили с определенного количества дворов. Каждый двор, перешедший во владение людей, не «тянувших» с черными сотнями, следовательно, исключался из общего количества черных дворов, а тем самым доля налогов и повинностей, накладываемых на сотню, соответственно увеличивалась. Поэтому и в XVII веке приходилось постановлять, «чтобы впредь из сотен тягла не убывало, а достальным сотенным людем в том налога б не было». Впрочем, подобные постановления нарушались самими же великими князьями, и сам Иван III, например, подтверждал незыблемость своих «прочных» жалованных грамот, данных боярам, князьям и детям боярским на дворы «внутри города на Москве и за городом на посадех… отчины и купли». Посад задыхался и яростно боролся с различными «беломестцами», к числу которых принадлежала вся московская знать.
Существование «московской рати», в которой видное место принадлежало черным людям, большое экономическое значение Москвы как ремесленного и торгового города заставляли великих князей с особым вниманием относиться к нуждам московских горожан.
Выразительная картина взаимоотношений великого князя и черных людей рисуется перед нами в рассказе о «скорой татарщине» в 1451 году. В результате татарского набега городские посады выгорели, но Кремль уцелел. Великий князь, возвратившийся в город, утешал, по словам летописи, «градный народ», говоря: это беда нашла на вас ради моих грехов, но вы не унывайте, каждый из вас пусть ставит дома на своих местах, а я рад жаловать и дать льготу. В чем выражалась «льгота», мы знаем по другим свидетельствам – это было освобождение от налогов и повинностей на определенное время. Михаил Андреевич Верейский (около 1450 года) получил «льготу» для некоторых своих волостей не платить ордынской дани в течение 5 лет[1].
1475: Москва - агломерация слобод и деревень
В пожар 1475 года, начавшийся в Замоскворечье, у церкви Николы, «зовомой Борисовой», погорело много дворов. Во время пожаров пламя нередко перекидывалось с одной стороны Москвы—реки на другую. Это показывает, что строения подходили очень близко к берегам, и река не служила абсолютным препятствием для пламени.
По-видимому, справедливая и для более поздней Москвы характеристика Ивана Забелина тем более верна для стольного града времен Ивана III:
"Самая характерная черта древней Москвы как города заключалась в великом множестве полей и всполий, лугов, находившихся внутри города и отделявших друг от друга его слободы ...".
Только в своем завещании (1505 год) Иван III объявил всю Москву вотчиной наследника (впрочем в действительности чрезвычайно запутанные права собственности сохранялись). При его жизни стольный град был все ещё агломерацией вотчинных владений не только членов великокняжеского дома, но и других служилых князей. Добавим к этому боярство - старомосковское и новое, прибывшее ко двору вместе с удельными князьями, перешедшими на службу к Ивану III и мы получим достаточно красноречивый образ слобод и деревень, раскинувшихся по холмам, разделенных глубокими оврагами и заболоченными поймами речек.
Посад в Замоскворечье был уже достаточно крупный, коль скоро проезжавший Москву в 1476 году посланник Венеции Амброджо Контарини упоминает "много мостов", имея ввиду, разумеется, наплавные мосты[4].
Контарини упоминает и о зимнем торге на льду Москвы-реки:
"... вся замерзает; на ней ставят лавки для разных товаров, и там происходят все базары, а в городе тогда почти ничего не продаётся. На льду замерзшей реки устраивают конские бега и другие увеселения...".
В непосредственной близости к Кремлю располагался обширный «великий луг», упоминаемый в завещаниях великих князей. Характерное название «Болото» сохранило современным москвичам память о прежнем «великом луге», лежавшем напротив Кремля. Другое название, «Балчуг», как назывался проезд от Москворецкого моста к Пятницкой улице, производят от татарского слова «балчек» – грязь. Впрочем, по Далю, слово «балчук» обозначало «рыбный торг, привоз, базар». И это, вероятно, более приемлемое объяснение этого слова, чем балчек – грязь.
1480: В Заречье поднимают тревогу о пожаре в Москве
В рассказе о пожаре в Москве 1480 года сообщается, что пламя в Кремле увидали из Заречья и стали кричать «град горит, а в граде не видал никто», потому что пожар случился ночью[1].
1493: Пожар
В 1493 году пожар начался в Замоскворечье и охватил все Занеглименье[1].
XVII век
1612: Место главного сражения Московской битвы
В период первого этапа Московской битвы 22 августа 2016 года князь Трубецкой занимал наблюдательную позицию. Войска князя не спешили на помощь Пожарскому, который вел сражение на западе от кремля, говоря: «Богаты пришли из Ярославля и одни могут отбиться от гетмана». Но во второй половине дня пять сотен, которые были приданы к войскам Трубецкого князем Пожарским, и четыре казачьих атамана со своими отрядами самовольно отделились от Трубецкого и, форсировав реку, присоединились к Пожарскому. С помощью прибывшего подкрепления (около 1 000 человек) натиск польско-литовских войск удалось сломить, и гетман Ходкевич отступил, понеся большие потери. Согласно данным «Нового летописца», было собрано больше тысячи трупов солдат гетмана.
Гетман Ходкевич отошёл на исходные позиции на Поклонную гору, однако в ночь на 23 августа (2 сентября) отряд в 600 гайдуков из отряда Невяровского прорвался через Замоскворечье в Кремль к блокированным там польско-литовским интервентам. Это стало следствием предательства дворянина Григория Орлова, которому Ходкевич пообещал отдать имение князя Пожарского, но, по сути, только ухудшило положение осаждённых, так как к уже сидевшим в Кремле войскам добавились новые, которым также требовались продовольствие и вода. Одновременно с этим войска Ходкевича захватили один из укрепленных «городков» (Георгиевский острожек) у церкви св. Георгия в Яндове и «опановали» саму церковь.
Перед решающим сражением 23 августа князь Пожарский изменил позиции своих войск. Основные силы были сдвинуты на юг, к берегу Москвы-реки. Ставка самого Пожарского располагалась около церкви Ильи Обыденного (Остоженка). Сюда передвинулся и отряд князя Лопаты-Пожарского.
Главным местом боестолкновения должно было стать Замоскворечье. Здесь князь Пожарский сосредоточил значительную часть своих войск. Передней линией обороны были земляные валы с остатками деревянных укреплений. На валах было расположено ярославское ополчение, стрельцы и две пушки. За валами на Большой Ордынке у церкви св. Климента располагался хорошо укрепленный Климентьевский острог. Другой острог, Георгиевский, находился в руках гетмана Ходкевича.
Местность была очень неудобна для действий кавалерии. К многочисленным ямам от разрушенных построек люди Пожарского добавили искусственно вырытые. Конные сотни Второго ополчения и часть сотен князя Трубецкого выдвинулись вперед за валы Земляного города. Основные силы Трубецкого должны были защищать Климентьевский острог, где имелось несколько пушек.
24 августа (3 сентября) 1612 года состоялось решающее сражение. Гетман Ходкевич собирался нанести главный удар со своего левого фланга. Левый фланг возглавил сам гетман. В центре наступала венгерская пехота, полк Невяровского и казаки Зборовского. Правый фланг состоял из 4 000 запорожских казаков под командой атамана Ширая. Как вспоминал позже князь Пожарский, войска гетмана шли «жестоким обычаем, надеясь на множество людей».
Конные сотни Второго ополчения в течение пяти часов сдерживали наступление гетманской армии. Наконец, они не выдержали и подались назад. Отступление конных сотен было беспорядочным, дворяне вплавь пытались перебраться на другой берег. Князь Пожарский лично покинул свой штаб и попытался остановить бегство. Это не удалось, и вскоре вся конница ушла на другой берег Москвы-реки. Одновременно центру и правому флангу гетманской армии удалось оттеснить людей Трубецкого. Все поле перед Земляным городом осталось за гетманом. После этого начался штурм полуразрушенного Земляного города.
Гетманская пехота выбила русских с валов. Продолжая развивать успех, венгерская пехота и казаки Зборовского захватили Климентьевский острог и высекли всех его защитников. В захвате острога участвовал и гарнизон Кремля, который сделал вылазку для поддержки наступления. Гетман сам руководил этим наступлением. Свидетели вспоминали, что гетман «скачет по полку всюду, аки лев, рыкая на своих, повелевает крепце напрязати оружие своё».
Солдаты гетмана Ходкевича укрепились в остроге, перевезли туда 400 возов с продовольствием для кремлёвского гарнизона и водрузили знамя на церкви св. Климента. Видя такое положение дел, келарь Троице-Сергиевого монастыря Авраамий Палицын, пришедший с ополчением в Москву, отправился к казакам Трубецкого, отступавшим от острога, и обещал им выплатить жалование из монастырской казны. Как вспоминал Авраамий Палицын, казаки «убо которые от Климента святаго из острожка выбегли, и озревшися на острог святаго Климента, видеша на церкви литовские знамена… зелоумилишася и воздохнувше и прослезившеся к Богу, — мало бе их числом, — и тако возвращщеся и устремишася единодушно ко острогу приступили, и вземше его, литовских людей всех острию меча предаша и запасы их поимаша. Прочие же литовские люди устрашишася зело и вспять возвратишася: овии во град Москву, инии же к гетману своему; казаки же гоняще и побивающе их…». Возвращением острога в полдень 24 августа закончилась первая половина битвы, после чего настал продолжительный перерыв.
В период перерыва русская «пехота легоша по ямам и по кропивам на пути, чтоб не пропустить етмана в город». Происходило это, судя по всему, по инициативе самих ополченцев, так как в руководстве царило замешательство, «стольник и воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский и Козьма Минин в недоумении быша». Казаки, отбившие острог, начали волноваться, укоряя бежавших с поля дворян.
Гетман, потерявший свою лучшую пехоту в сражении у Климентьевского острога, старался переформировать свои войска и снова начать наступление. Войска начали ощущать нехватку пехоты, которая была необходима для действий внутри Земляного города.
Воспользовавшись передышкой, князь Пожарский и Минин смогли успокоить и собрать войска и решили сделать попытку отнять инициативу у гетманской армии. Уговаривать казаков воеводы отправили Авраамия Палицына, который, перейдя на другой берег Москвы-реки, колокольным звоном начал собирать дезертиров. Уговорами и проповедью Палицыну удалось восстановить моральный дух казаков, которые поклялись друг другу сражаться не щадя жизней.
Вслед за этим началась крупная перегруппировка войск, которую заметили и в лагере гетмана Ходкевича. К вечеру началось контрнаступление ополченцев. Минин с эскадроном ротмистра Павла Хмелевского и тремя дворянскими сотнями переправился через Москву-реку и выступил в сторону Крымского двора. Литовская рота, стоявшая у двора, увидев противника, побежала к лагерю гетмана. Одновременно русская пехота и спешившиеся конники перешли в наступление на лагерь гетмана Ходкевича, «из ям и из кропив поидоша тиском к таборам». Польские свидетели вспоминали, что русские «всею силою стали налегать на табор гетмана».
Наступление велось широким фронтом на табор гетмана и валы Земляного города, где теперь уже оборонялись гетманские войска. «Приуспевшим же всем казаком к обозу у великомученицы христовы Екатерины, и бысть бой велик зело и преужасен; сурово и жестоко нападоша казаки на войско литовское: ови убо боси, инии же нази, токмо оружие имущие в руках своих и побивающие их немилостивно. И обоз у литовских людей розорвали».
Гетманские войска отступали по всему фронту. Дело завершила атака кавалерии. Победителям достались обоз, пленные, шатры, знамёна и литавры. Воеводам пришлось сдерживать своих людей, которые рвались выйти за город в преследование. Войска гетмана Ходкевича провели ночь не сходя с коней около Донского монастыря. 25 августа (4 сентября) 1612 года войска гетмана выступили в направлении Можайска и далее к границе.
Слободы
По сведениям, которые приводит С. К. Богоявленский в своей статье о московских слободах, в Замоскворечье XVII века существовали следующие сотни, полусотни и четверти сотен:
- Екатерининская слобода в Замоскворечье на Большой Ордынке (по названию патрональной церкви);
- Кожевницкая полусотня за Москвой—рекой в Кожевниках;
- Ордынская за Москвой—рекой, по Ордынке и Пятницкой;
- Пятницкая за Москвой—рекой, по Пятницкой улице[1].
1638
XVIII век
Каменномостский казенный питейный склад
На острове Балчуг находился Каменномостский казенный питейный склад, из которого в XVIII веке отпускали монопольную водку по кабакам столицы и пригородов.
1797
1872
1882
1892
1896
1897
1898: Построен доходный дом по адресу Балчуг, 1
После пожара 1812 года в самом начале старинной улочки Балчуг было выстроено небольшое двухэтажное здание. Его верхний этаж был отдан под жилье, на нижнем располагались магазины и лавки. В 1898 году это здание снесли, а на его месте по проекту архитектора А. Иванова возвели доходный дом с рустованными фасадами, арочными проемами в верхнем этаже и угловой башенкой. Помимо квартир, сдававшихся в наем, в этом величественном здании были ресторан, магазины, пекарня и даже прачечная.
1908: Наводнение
1913
Здание в 1-м Кадашевском переулке, где ныне располагается библиотека Третьяковской галереи, изначально была частью усадьбы XVIII-XIX веков.
В 1813 году дом перестроила купчиха Хлопонина. Росписи на потолке, которые появились в середине XIX века, сохранились до сих пор. Позже новые владельцы дома достроили третий этаж в главном доме усадьбы и флигелях.
После революции до 1970-х годов в доме располагались квартиры. После этого дом перешел к Третьяковской галерее.
1914
1918
1922
Ночлежки рядом с нынешним выходом метро Полянка, на месте нынешнего книжного «Молодая гвардия», 1922 год. Такие ночлежные дома для бездомных были предназначены не только для ночного приюта, но также помогали контролировать эпидемии и, как могли, препятствовали болезням, в том числе распространению чумы в городе.
1927
В студенческие годы здесь жил знаменитый русский поэт-лирик — Афанасий Афанасьевич Шеншин (Фет). В начале ХХ-го века дом принадлежал вдове русского артиста оперы (бас) Императорских театров Л. М. Васильевой. Затейливый домик был снесён в 1962 году.
1928
В 1928 году в здании на улице Балчуг, 1 была открыта гостиница «Новомосковская». Позднее здесь находилось общежитие Народного комиссариата иностранных дел, а с 1957 года – снова гостиница, на сей раз под названием «Бухарест».
1932
1934
Постановление ЦИК СССР от 1934 года «О возведении монумента в память полярного похода «Челюскина» 1933-1934 года» за подписью Калинина и Енукидзе так и осталось невыполненным.
1935
1936
1937
1939
1941: Знакомство Ахматовой и Цветаевой на Большой Ордынке
Две поэтессы встретились меньше чем за три месяца до того, как Цветаева покончила с собой в Елабуге. За два месяца до того, как она уехала из Москвы в эвакуацию. За две недели до начала войны, которая смешала все планы обеим (как и еще миллионам советских людей). Ho все-таки они успели познакомиться и поговорить. Их общение продолжалось два дня: 7 и 8 июня 1941 года.
Перед встречей они больше четверти века внимательно изучали творчество друг друга.
В 1915-м 22-летняя Цветаева написала знаменитое стихотворение: «Вас передашь одной ломаной черной линией. Холод — в весельи, зной — в Вашем унынии… В утренний сонный час, — кажется, четверть пятого, — я полюбила Вас, Анна Ахматова». Любовь эта была огромной. Цветаева посвящала Ахматовой стихи и целые сборники, писала ей письма: «Все, что я имею сказать, — осанна!» «Ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму – под подушку!» «Вы мой самый любимый поэт». «Мне так жалко, что все это только слова – любовь – я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли». Легко предположить, что сдержанную Ахматову этот фанатизм просто пугал.
Однажды Осип Мандельштам рассказал Цветаевой, что Ахматова все-таки читала рукописные стихи, которые та ей прислала - и не просто читала, а «до того доносила их в сумочке, что одни складки и трещины остались». Разумеется, Цветаева от этой новости была в экстазе и написала в автобиографическом отрывке «Нездешний вечер»: «это одна из самых моих больших радостей за жизнь». Увы, увы. Ахматова, ознакомившись с «Нездешним вечером» в 1958 году, гневно воскликнула: «Этого никогда не было. Ни ее стихов у меня в сумочке, ни трещин и складок».
В 1920-е годы говорили, что Ахматова относится к Цветаевой так, как Шопен относился к Шуману (Шуман был страстным поклонником коллеги, но взаимных восторгов от него так и не дождался).
В СССР Цветаева вернулась только в 1939-м. А в 1941-м Ахматова приехала из Ленинграда в Москву - хлопотать за арестованного сына, Льва Гумилева. Она поселилась у писателя Виктора Ардова на Большой Ордынке. Цветаева была с ним знакома и однажды поинтересовалась: нельзя ли зайти в гости, познакомиться с Анной Андреевной? Жена Ардова, актриса Нина Ольшевская, вспоминала, что муж при ней передал Ахматовой это предложение. «Анна Андреевна после большой паузы ответила «белым голосом», без интонаций: «Пусть придет».
Вскоре Цветаева позвонила. Ахматова начала ей объяснять, как добраться до Ордынки, но говорила так сбивчиво, что Цветаева спросила: «А нет ли подле вас непоэта, чтобы он мне растолковал, как к вам надо добираться?» Ахматова передала трубку Ардову, и он объяснил ей дорогу.
Вспоминали, что в первые минуты после знакомства Цветаева держалась очень робко и напряженно. Какое-то время поэтессы вместе с семьей Ардовых пили чай, потом удалились в комнату, где жила Ахматова. Ардов из деликатности оставил их одних, и о чем они беседовали, мы знаем лишь из рассказов Анны Андреевны.
Та много лет спустя вспоминала: «Ардовы тогда были богатые и прислали ко мне в комнату целую телячью ногу». Еще рассказывала, как начала читать Цветаевой свою «Поэму без героя». Но оказалось, что за четверть века энтузиазм Цветаевой по отношению к ахматовским стихам несколько угас. Она язвительно заметила «Надо обладать большой смелостью, чтобы в 1941 году писать об Арлекинах, Коломбинах и Пьеро». Ей показалось, что поэма вышла старомодной, в стиле 1910-х годов, «в духе Бенуа и Сомова».
Еще Цветаева спросила Ахматову: «Как вы могли написать: «Отними и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар…»? Разве вы не знаете, что в стихах все сбывается?» Ахматова: «А как вы могли написать поэму «Молодец»?» Цветаева: «Но ведь это я не о себе!» «Я хотела было сказать: «А разве вы не знаете, что в стихах — все о себе?» — но не сказала».
Естественно, они говорили не только о поэзии, а еще и о жизненных бедах: у Ахматовой был арестован сын, у Цветаевой - муж и дочь. «Они сидели вдвоем долго, часа два-три», - вспоминала Ольшевская. - «Когда вышли, не смотрели друг на друга. Но я, глядя на Анну Андреевну, почувствовала, что она взволнована, растрогана и сочувствует Цветаевой в ее горе».
И на следующий день Цветаева, привыкшая в Париже рано вставать, позвонила Ахматовой в семь утра. Они договорились встретиться снова, уже не в центре Москвы, а на ее окраине, которой тогда была Марьина Роща.
В наброске статьи про Цветаеву, которая так никогда и не была дописана, Ахматова с иронией замечала: «Страшно подумать, как бы описала эти встречи сама Марина, если бы она осталась жива, а я бы умерла 31 августа 41 года. Это была бы «благоуханная легенда», как говорили наши деды. Может быть, это было бы причитание по 25-летней любви, которая оказалась напрасной, но во всяком случае это было бы великолепно».
Ахматова старалась отзываться о Цветаевой сдержанно, но из этой сдержанности то и дело прорывались какие-то протуберанцы. «Марина — поэт лучше меня» - однажды сказала Ахматова Исайе Берлину.
А со своей подругой Лидией Чуковской Ахматова обсуждала Цветаеву постоянно. Возмущалась тем, что она пишет о Пушкине («Марину на три версты нельзя подпускать к Пушкину, она в нем не смыслит ни звука… Мы еще с Осипом говорили, что о Пушкине Марине писать нельзя»). Негодовала и по поводу того, что она пишет о других поэтах («есть прозрения и много чепухи. В Маяковском она не поняла ничегошеньки… Некоторые вещи возмутительны: ну как, например, можно писать: «есенински-блоковская линия»? Блок – величайший поэт XX века, пророк Исайя – и Есенин. Рядом! Есенин совсем маленький поэтик и ужасен тем, что подражал Блоку. Помните, вы мне как-то в Ленинграде говорили, что Есенин – блоковский симфонический оркестр, переигранный на одной струне? Так оно и есть»).
В июле 1960 года она позвонила Чуковской, встревоженным и счастливым голосом попросила как можно скорее прийти. Чуковская тут же прибежала; оказалось, из Литературного музея Ахматовой принесли несколько редких фотографий. Она с восторгом выложила перед Чуковской фотографию Цветаевой и свою, и спросила: «Узнаете? Брошку узнаёте? Та же самая. Мне ее Марина подарила». «Я вгляделась: безусловно так. Одна и та же брошка на платье у Цветаевой и Ахматовой».
Если Цветаева посвящала ей стихи пачками, то Ахматова посвятила Цветаевой (да и то не одной, а в компании с Пастернаком и Мандельштамом) только одно, короткое и неоконченное стихотворение, написанное за несколько лет до смерти в дачном поселке Комарово под Ленинградом.
И отступилась я здесь от всего, От земного всякого блага. Духом, хранителем «места сего» Стала лесная коряга.
Bce мы немного у жизни в гостях, Жить – это только привычка. Чудится мне на воздушных путях Двух голосов перекличка.
Двух? A еще y восточной стены, B зарослях крепкой малины, Темная, свежая ветвь бузины… Это – письмо от Марины.
Автор: Денис Корсаков
1951
1959
1963
1964
1968
1970
1972
1973: Съёмки фильма «Иван Васильевич меняет профессию»
Основная статья: Кинематограф России
1974
1979
1983
1990
1991: Взрыв штаба движения "Демократическая Россия"
«КоммерсантЪ» писал тогда: «по адресу Старомонетный переулок, 36 раздался взрыв большой силы. Уничтожены картотека движения, подписные листы на выдвижение Бориса Ельцина в президенты России и Гавриила Попова в мэры Москвы, а также холодильник, в котором обычно хранились продукты для бастующих шахтеров. Единственный человек, находившийся в здании в момент взрыва, сотрудник "Демократической России" Александр Фонякин, не пострадал - придя в себя, он вылез на улицу через окно. Взрывной волной выбиты стекла близстоящих домов».
1993: Возвращение набережной Максима Горького исторического названия - Космодамианская
В 1935 году Космодамианскую, Комиссариатскую и Краснохольскую набережные Москвы решили объединить в одну и назвали ее набережной имени Максима Горького.
Однако в 1993 году многим объектам столицы возвращали их исторические названия. Набережной решили дать название по самой старшей из трех - Космодамианской. Это имя присвоили ей еще в XVIII веке по церкви святых Косьмы и Дамиана в Нижних Садовниках.
1995: Убийство телеведущего Владислава Листьева
Вечером 1 марта 1995 года, при возвращении со съёмок программы «Час пик», её ведущий Владислав Листьев был убит в подъезде своего дома на Новокузнецкой улице, 30, стр. 2. Оба выстрела произведены сзади, в момент, когда Листьев поднимался по лестнице.
1997
1998
2000
Замечательные жители
- Лев Николаевич Толстой - С осени 1857 по весну 1858 г Пятницкая №19, стр. 8. Здесь он писал повесть "Казаки", рассказы "Три смерти" и "Альберт".
- Василий Осипович Ключевский - В 1870 г. поселился на Большой Полянке, 28, а через некоторое время переехал в дом №18 на этой же улице. В 1877-95 гг Ключевский жил на Малой Полянке: сначала пять лет в доме №9, а потом еще 12 - в доме №6 (двухэтажный особняк со скругленной угловой частью - сейчас 1-й Хвостов переулок, 6с 1), где он готовил лекции для "Курса русской истории". Все здания кроме последнего утрачены.
- Яков Александрович Протазанов - Пятницкая, 46.
- Марина Ивановна Цветаева - В 1912 г. в доме на углу Щетининского и 1-го Казачьего переулков сразу после свадьбы поселилась с мужем Сергеем Яковлевичем Эфроном. Дом, который они купили, был очень похож на дом в Трёхпрудном переулке, где прошло детство поэта.
- Юрий Пименов - художник реалист, родился в Москве и провел все детство в Замоскворечье.
- Дзига Вертов (Денис Аркадьевич Кауфман) - С декабря 1937 г. режиссер поселился в "Доме артистов" (Большая Полянка, 28/2) в кв. №11. Здесь он прожил 11 лет - до конца своей жизни.
Памятники архитектуры
- XV век - строительство (храма/монастыря?). Современное здание - 1658 г. - Храм Усекновения Главы Иоанна Предтечи под Бором
- 1578 - Церковь Михаила и Фёдора Черниговских. Современное здание 1675 г
- 1588 - Храм Великомученика Георгия Победоносца в Ендове
Примечания
- ↑ 1,0 1,1 1,2 1,3 1,4 1,5 1,6 1,7 Михаил Николаевич Тихомиров. Труды по истории Москвы
- ↑ Historical urban community sizes
- ↑ 3,0 3,1 Денис Дроздов Большая Ордынка Прогулка по Замоскворечью
- ↑ С.М.Земцов, В.Л.Глазычев "Аристотель Фьораванти", М., Стройиздат, 1985 стр.76
